— До самой горы жилья нет, — отчетливо проворчал кто-то на кевтском. — До Атти-казы путь неблизкий.
— Сдадимся?
— Нас уничтожат.
— А демоны?
— Ох, не знаю…
— Их дали нам поля.
— Ей, Сактарал, человеческой девочке. Не нам!
Я шагнула вперед, оказавшись справа от заваленной камнями арки, близ которой, прямо на полу, сидели несколько угрюмых, черноглазых мужчин. Они замолчали, хмуро уставившись на меня.
— Помяни Тьму, — прошептал один, отворачиваясь.
— Проспалась? — спросил морщинистый, лысеющий старик с разбитым подбородком. Он с трудом открывал рот, недовольно морщась от собственной немощности. — Из еды только сухари. Как твои пташки?
— Кто? — я растерянно посмотрела на него.
— Пташки. Демоны.
— Не знаю. Я не слышу их.
Мужчины переглянулись.
— А кто же отдает им приказы? — зло поинтересовался бородатый, коренастый кевт с перевязанной грязной тряпкой головой. — Кто приказал им надрать эльфийские задницы?
Висевшая перед мужчинами молния ярко вспыхнула.
— Ты видела, что они творили? Как откусывали конечности шавкам Компериата? — продолжал он, поднимаясь. — Откуда ты их взяла, девочка? Кто тебя надоумил? Кто ты такая?! — заорал он так громко, что эхо унесло его крик вверх по коридору.
Я попятилась назад, вскинув перед собой догорающую лучину.
— Эй, тише, брат, она же сказала, что не знает, — успокаивающе заговорил старик, дергая соплеменника за край тулупа. — Вернись к огню.
— Она лжет! Лжет! Она может защитить нас! — кевт вскинул руку и ткнул в меня пальцем. — И придет слышащий богов, и приведет он орды чудовищ из тьмы разума! Мертвые поднимутся из пепла и
— …И настанет Великая ночь, — мрачно закончил один из кевтов. — Сядь, брат, прости, не помню твоего имени. И никогда не оставляй впредь свое оружие без присмотра.
Он погладил длинный ствол лежащего подле него автомата, и вот тут-то я, наконец, поняла, почему несколько крепких мужчин сидят тут в одиночестве. За их спинами, в нише арки, меж камней, блестели в свете молнии стволы автоматов, ружей, снайперских винтовок, огромных оркских пистолетов и, кажется, даже гранатометов.
— Идиот, — старик смачно сплюнул на камни, когда фанатично настроенный кевт, пыхтя и ругаясь, шлепнулся на пол подле него. — Что ты хотела-то?
— Вы не видели Арельсара? — тихо спросила я.
Старик нахмурился и отрицательно покачал головой.
«Свет и Тьма, только не он. Только не он».
— А Кэрроу? Светловолосая эльфийка, хил?
— Присядь, — произнес кевт куда мягче. — Мы многих потеряли сегодня. Но нужно думать о живых.
— Вы уверены, что…
— Нет, но я не нашел чинньеза среди раненых.
«Ты же обещал, обещал, что не оставишь».
— Можете проводить меня к раненым? — тоскливо спросила я.
— Отведи её в подвалы, Сактарал, — приказал старик одному из своих парней.
От меня не укрылись угрюмые взгляды, которыми обменялись кевты, заметила я и недовольство Сактарала, который, по всей видимости, совсем не хотел идти вниз, но всё же сподобился довести меня до пролома.
Провожатый удрал довольно быстро, даже не удосужившись помочь мне найти хилеров, и если бы ни кевты, которые помогали раненым близким пережить тяжелую ночь, я бы так и стояла у черного провала в стене, растерянно таращась в темноту.
Некоторое время спустя я поняла, почему мне не советовали идти вниз.
Упершись рукой в холодную, склизкую колонну, склонившись над ямой, куда стекала стоявшая в подвале вода, я едва ли не выплевывала свои внутренности.
У самого входа в так называемый лазарет раненные лежали где и как попало — у стоков, близ таких вот сливных ям, в воде, которая темнела от сочившейся из ран крови, среди груд камней, в проходах. Те, кто хотя бы мог передвигаться, уходили на пролет выше, убегали прочь из этой клоаки. Пахло мочой, паленым мясом, испражнениями и кровью. Перевязочного материала не хватало — некоторые кевты лежали с внутренностями наружу, у других не хватало конечностей, и даже культю замотать было нечем.
— После полуночи стало тише, — говорила кевтиянка-хилер, придерживая мои растрепанные волосы, пока меня выворачивало наизнанку. — А как кричали… Туда, дальше, где нет воды, лежат остальные, те, кто может выжить. Тяжело.
— Вы, — я дрожащей рукой вытерла рот. — Вы… не видела Арельсара?
— Кого? — женщина нахмурилась.
— Миссионера, чинньеза.
— Не знаю, кто это. Шла бы ты наверх, милая, — кевтиянка поправила мою куртку.
— Я могу помочь.
— Уже помогла. Половины тут бы и не было, если бы не ты, — женщина внезапно замолчала, зажмурилась и вдруг заговорила так быстро, будто боялась передумать или что-то забыть. — Тогда, в войну, нам никто не помог. Нам всё говорили — ждите, ждите, слушайте сирену, не выходите из домов. Эти сумасшедшие приказали вешать гоблинов, как изменников, предателей. Повсюду раскидывали листовки — приводите мерзопакостных на площадь. А знаешь, что они делали потом? Отвозили трупы на скотобойную, а их мясо выдавали за продовольственные поставки с севера. Мы их ели, девочка, ели себе подобных! А потом пришла расплата — бомбили так, что пламя вздымалось до неба, вода испарялась, жар стоял такой, что трескались камни и глаза. Нас слишком поздно выпустили из города, думали, что хотя бы столицу отстоят.
Кевтиянка замолчала, оперлась о колонну подле меня, прижалась щекой к холодному камню.