Абстрактный мир. Трилогия (СИ) - Страница 24

— Ай!

— Его отец, мисс, таких, как я, отправляет гнить в тюрьмы, — доктор осмотрел мои глаза. — Так что не стройте из себя мученицу. Мы все в одной лодке.

— Антея! — я выглянула из-за плеча доктора. В дверях стоял Харис.

Только его мне не хватало. Я очень надеялась, что Лиза за ним не притащилась. Как оказалось, в день нашего расставания именно с этой стервой мой драгоценный ассистент разговаривал по телефону.

Просто панически тесный остров.

— Как? — он прошел в палату и остановился подле койки, с таким участием и жалостью рассматривая меня, что самой стало до жути себя жалко. Я разозлилась.

— Не надо на меня глядеть, как на побитую собаку! Всё нормально!

Харис вскинул одну бровь, и обратился к лекарю.

— Поговорим?

Орк кивнул, и мужчины вышли, оставив меня наедине с неразделенной яростью тихо психовать на больничной койке. Ах да. И созерцать свой завтрак на столе.

* * *

— Я их засужу, — пообещал Харис, выпивая мой сок.

Я с тоской смотрела на пустой стакан.

— Засужу обоих.

— Принеси мне сок, пожалуйста.

— Что за инсинуации — так вести занятия?! И нашел, кого в это впутывать! Сынка Керцеза! Ат харга Хагонов!

— А можно мне сока?

— Ведь это же грозит скандалом! — теперь Харис мерил палату шагами, мельтеша у меня перед глазами. — И все из-за непрофессионального подхода к тренировкам.

— Мышь ест кукурузу и срет золотом.

— По всей видимости, он… Прости, ты что-то сказала? — Харис замер и уставился на меня. — Каким молотом?

— Послушай, Харис, — я приложила руку ко лбу. — Я устала. Ты бы мог дать мне отдохнуть?

После долгих уговоров, Харис все-таки ушел, на прощание пообещав во всем разобраться.

А сока мне так и не досталось.

— Тьма, какого…? — изумилась я и вызвала сестру. — Принесите, пожалуйста, сок.

— Какой именно?

— Самый дорогой.

Медсестра, молодая рыжая эльфийка, удивленно уставилась на меня.

— Дорогой? Эм… Может тогда безалкогольного цаберо с мятой?

— Да-да, его самого, а ещё красной ветчины и бутерброд с икрой.

— Хорошо.

Хоть здесь поем нормально, решила я, довольно улыбаясь в предвкушении пира.

* * *

Какое-то время телевизор был включен, и от ярких красок затошнило, поэтому я решила воздержаться от просмотра телепередач. Делать было совершенно нечего, разве что есть и наслаждаться тишиной и покоем. Медсестра оставила окно приоткрытым, и я слышала верещание птиц, дерущихся за место на ветке. Солнечные лучи проскальзывали сквозь жалюзи и ложились прямоугольниками на ковровое покрытие.

Роскошная палата, даже ароматизатор воздуха не забыли поставить. Рядом с моей правой рукой располагался маленький прямоугольный прибор с кнопкой — я в любой момент могла вызвать медсестру и пристать к ней с каким-нибудь глупым пожеланием.

Но безделье всегда приводило к одному и тому же. Я погружалась в воспоминания.

Один раз моя мать лежала в общей палате, где, кроме неё, лечились ещё семеро женщин. Старуха справа храпела как огромный мужик и почти так же воняла. Она ходила под себя, а медсестра меняла простыни лишь раз в сутки, не удосужившись предложить ей даже утку.

Стоял июль. Нестерпимая жара царила в больнице, даже стены были горячими, как камни на лужайке. В духоте вонь в палате была просто невыносимой — душа не наблюдалось, во всей больнице в распоряжении пациентов имелись только три раковины, по одной на каждом этаже.

К вечеру становилось прохладнее, но на окнах не было сеток, и тучи комаров и мошкары сменяли жирных мух, что ползали здесь днем.

На обед всегда приносили постный суп с картофелем, на завтрак — пустую манную каша, на ужин — сладкий чай. Я старалась носить еду из дома, заливая в банки и бутылки компот, суп, подливки. Иногда к матери приходил брат, никогда — отец.

Один раз я, удрав из дома, влетела в палату и, увидев мать, сидевшую с дорожной сумкой в руках на краю кровати, встревожено поинтересовалось.

— Мам? Что случилось? Тебя выписывают?

Она кивнула.

— Да. Пойдем домой. Ты же полечишь меня, да, котенок?

Как я узнала потом, матери выписали лекарства, которые должны были замедлить течение болезни, но стоимость их оказалась просто заоблачной. Мать смыла рецепт в унитаз, собрала вещи и отправилась коротать домой свой век. В больницу она больше не возвращалась, а боль снимала я с помощью магии.

Я забиралась к ней в кровать и, закрыв глаза, тянула к себе всю силу земли, которую могли дать мне абстрактные поля. К тому времени я могла тушить даже чудовищные боли, что ломали её тело, кое-как сбивала подскакивавшую иногда температуру и приносила такой желанный и спокойный сон.

— Какая же ты сильная, — шептала мать, прижимая меня к себе. — Солнце, дающее жизнь.

— Нет, — упрямилась я. — Сила ведь от земли, значит, солнце — это ты.

Однажды солнце погасло.

Вся сила и молодость, что выгодно отличали мать от других женщин, ушли, затухли, сгинули. Болезнь сожрала их, а доктор… Доктор, ставя диагноз, разглаживал светло-зеленый лист страхового полиса и говорил, спокойно и рассудительно.

— Боюсь, страховка лечение не покроет. Только поверхностную диагностику и чистку раз в год.

— Что же нам делать? — спросила мать дрожащим голосом.

— Ждать.

Умирать.

Голова раскалывалась от боли, а слезы лились из глаз против воли.